ПРОДОЛЖЕНИЕ
«Ну что мне сказать? – начал Харукити. – Навалилась куча долгов, дома есть нечего, а тут еще, как назло, мой третий, Дзенкити, упал с лестницы так, что пришлось обратиться к врачу…»
В семействе Харукити дети появлялись на свет сами собой, никто не задумывался, есть ли для них съестное или нет - плодились, как ростки молодого картофеля. Вот и восьмой народился под конец прошлого года. Так что Харукити посещала мысль, что с семейством в одиннадцать человек (хотя бабушка была уже не в счет, но, помимо восьмерых детей, еще оставались отец с матерью и дед) и с отсутствием на горизонте шансов прокормить их скудными плодами с четырех тан* земли, не было ничего дурного в том, чтобы сократить число голодных ртов, пристроив Хару на работу, раз уж она заканчивает младшую школу. В любом случае, размышлял он, каким делом ей ни придется заниматься, вряд ли оно будет хуже ее положения сейчас, когда ей достаются только мизерные пайки, достаточные только для того, чтобы не умереть с голоду. Да и жилье ещё то – кое как слаженная халупа с оравой детей. Вот почему, когда Дзенкити повредил ногу, причем с воспалением кости, потребовавшим дорогого лечения, Харукити окончательно решил обратиться к трудовому маклеру и выклянчить аванс в залог будущей работы дочери.
«Эй, тебе сколько лет?» - неожиданно спросил его Миёси.
«Тридцать четыре, господин» - удивленно ответил Харукити.
«Тридцать четыре? – изумился Миёси. – Восемь детей к тридцати четырем годам! Неплохо потрудился, а? Да правда ли это?»
Тут в разговор вклинилась Яэ: «Так и есть, восемь, - сказала она. – Начиная вот с этой девчонки, - кивнула она в сторону Хару, - я приняла роды каждого из них, одного за другим, так что никакой ошибки нет. Он не лжет. Как к ним ни придешь, всё увидишь рядышком враскачку две колыбельки».
Миёси, удивленный тем, что Яэ встряла в разговор, раздраженно прикрикнул: «Эй, хватит! Кто вас просил высказываться?» «Верно, так оно и есть, - сказал Харукити, бросив извиняющийся взгляд на обиженно умолкшую Яэ. «И мы ведь ни разу тебя не отблагодарили за все эти хлопоты, не так ли? – он повернулся к двери, указав на дочь. – Вот я и подумал: отошлем ее работать, может, у нас и появится шанс тебе отплатить». Сто иен задатка, которые он собирался получить, отвезя дочь на прядильную фабрику в Овари, были все уже расписаны. Основная часть должна была пойти в уплату самых срочных долгов за страховку дома и на неотложные нужды семьи. Но Харакити помнил и о подарке для Яэ, учитывая это в своих расчетах.
Узнав, что двадцать иен аванса на подготовку девочки к поездке уже потрачены, и зная также, что все фонды городской управы на поддержку нуждающихся розданы, Миёси отошел посоветоваться с начальником отделения, но тот, похоже, тоже не знал решения. «Даже не знаю, - выдавил из себя Миёси, возвратившись из кабинета суперинтенданта. – Как же поступить?»
Онодзаки сперва с нескрываемым отвращением прислушивался к оправданиям взбудораженного Харукити, взгляд которого так и бегал туда-сюда. Но по мере того, как он все больше и больше узнавал о его мотивах, гнев и напряжение постепенно покидали его. Он резко повернулся к Миёси и сказал: «Придумал. Я дам ему немного взаймы. Ведь тогда, - он посмотрел на Харукити, - ты сможешь выйти из этой ситуации?» «По правде говоря, я никак не могу взять у вас деньги, - решительно отказался Харукити. Его пожелтевшее, сморщенное лицо стало непреклонным. – Я больше не собираюсь причинять вам неприятности, господин. Кто угодно, но только не я».
Зато лицо Миёси просветлело: «Так, слушай, - быстро проговорил он. – Разговоры побоку. Добро следует принять, как подобает. Давай решим это дело так, как нам советует этот благородный человек, и забудем об отправке твоей дочери на заработки раз и навсегда». По долгу службы Миёси приходилось большую часть дня посвящать улаживанию разнообразных дел обращавшихся в участок людей: кому-то он доставал талоны на бесплатное медобслуживание, других связывал с городской управой, и остальное в том же духе. Поэтому простой выход из положения, предложенный Онодзаки, пришелся ему очень по душе, так что он добавил: «Завтра же схожу в управу и поговорю, не выделить ли им тебе мешок риса».
В этот момент с улицы послышался звук мотора автомобиля, подъехавшего ко входу. Посетители на авто были редкостью, так что взгляды всех устремились к двери, куда уже заходил человек, чье лицо было знакомо каждому жителю города. Это был доктор Ёкота. Он вошел не снимая шляпы и, перегнувшись попросту через ограждающие перила приемной стойки, доброжелательным, но цепким взглядом из-под толстых стекол очков оглядел помещение. Беззлобно подшутив над Миёси («Привет, гляжу, ты уже начал свою рыбалку?»), он, посерьёзнев, оборотился к Сайто, ведавшего санитарно-эпидемиологическими вопросами: «Мне только что звонил этот священник-торговец молитвами** из Тора-но-Кути, - произнес он, - там обнаружена дизентерия».
Сайто приподнялся со стула: «Сам священник заболел?» – спросил он. «Хорошо бы, если так, - отвечал доктор. – Это пожилая женщина, остановившаяся у него. Никто не знает, откуда она. А чем он ее лечит? Это и лекарством назвать язык не повернется: отвар на сосновых иголках или что-то вроде. Вам надо это тщательно расследовать». С удивительной быстротой Ёкота вновь вернулся к своей шуточной манере и начал обмениваться последними новостями с полицейскими.
Кто-то решил проверить, будет ли петь камышовка, и поднёс клетку к окну. Весь зал пронизала короткая светлая трель: «Хо-о-кеккё!» «Вы слышали? – восторженно воскликнула крестьянка, владелица птицы. – Очаровательный голос, не правда ли?» – Она подошла туда, где сидел доктор Ёкота. – «Как Вам, господин? Не хотели бы купить эту птицу?»
Доктор и впрямь увлекался певчими птицами, уделяя им много времени и тратя значительные средства. Он гордился собранной дома коллекцией пернатых и при каждом удобном случае похвалялся ею. «Ну-ка, ну-ка, что это за вид?» - спросил он, вставая и подходя к окну. При этом он обошел людей, обступивших Харукити, а также лейтенанта Сайто, который деловито доставал инструменты для стерилизации, применяемые при инфекционных заболеваниях, радуясь, что наконец займется делом.
Последний давненько уже собирался проверить этого священника-побирушку, пристроившегося с прошлой весны в будку у крематория Тора-но-кути. Чтение причудливых молитв с пожеланиями долгия лета и благопоспешения позволило ему обрасти паствой, а в последнее время ему начали приписывать дар чудесных исцелений.
«Я слышал, к этому священнику обращается немало больных», - заметил Ёкота, проходя мимо. Затем, встав так, чтобы не загораживать окно и не напугать птицу, отбив у нее желание петь, он внимательно посмотрел на птичку в клетке, распушившую свои гладкие желтовато-зеленые перышки. Обернувшись к ее хозяйке, он спросил: «Сколько вы хотите за неё?» «Прежде всего, господин, - ответила женщина, с надеждой глядя на доктора в его ладно скроенном костюме и ожидая выгодного предложения, - какую сумму Вы готовы были бы заплатить?»
Тем временем, пока она ожидала ответа, камышовка, которой очевидно пришелся по вкусу теплый весенний свет солнца, во всё горло грянула очередной забирающейся всё выше и выше безупречной руладой. При ее звуках лейтенант Миёси резко поднял голову, лицо его стало жестким, на нем появилось непреклонное выражение, как если бы он столкнулся с каким-то правонарушением. Он быстро пересек комнату и, очутившись перед Миё, осуждающе посмотрел на нее. «Послушайте, - сказал он, - эта птица относится к охраняемым. Где вы ее поймали, отвечайте. Лов этих птиц запрещен».
«Я не ловила ее, - ответила Миё, - она сама залетела ко мне в дом». Но у Миёси уже сложилось вполне определенное мнение на этот счет, и он не собирался выслушивать оправданий. «Хватит врать, - взъерепенился он. – Где это слыхано, чтобы птицы сами собой залетали в жилища? Я уверен, что вы поймали ее в силки».
В действительности Миё ничего такого не делала. Тем утром, почти сразу как рассвело, птичка залетела в ее дом и, трепеща крылышками, то и дело с шумом тыкалась в стены. Когда после суматошной и бурной охоты ей с детьми удалось накрыть птичку ситом для бобовой пасты, оказалось, что это камышовка. Миё была слабого здоровья и тяжелый крестьянский труд был ей не по силам, поэтому, когда ее мужа забрали на принудительные работы, а на ее мольбы забрать ее вместе с ним ответили отказом, она не переставала ломать голову в поисках выхода из положения – ведь дома было шаром покати, ни росинки на следующий день. А надо было продержаться с детьми целых три месяца, пока не выпустят мужа.
Поначалу она, недолго думая, заняла десять иен у ростовщика под пять сен в сутки и с этим капитальцем расхаживала по городу, продавая яблоки. В первые дни ей удавалось покупать на вырученные деньги по пять, а то и по десять малых мерок риса, но не прошло и месяца, как все ее средства и накопления закончились. После этого она смогла лишь время от времени устраиваться на подработки то в один зажиточный дом, то в другой, помогая по кухне или пропалывая сад. Теперь трем ее детишкам рис доставался не чаще одного раза в неделю, а то и полторы.
Когда в самый разгар таких неурядиц в дом залетела птица, Миё была абсолютно уверена в том, что это дар судьбы. «Сегодня, - сказала она грустно глядящим на нее голодным ребятишкам, - я еду в город за подарками для вас. Так что ведите себя хорошо и дождитесь меня».
/Продолжение следует/
*Один тан равен десяти соткам.
**Имеются в виду молитвы, написанные на свитках.
Предыдущие части:
1 http://proza.ru/2023/01/24/1558
2 http://proza.ru/2023/02/02/1641
3 http://proza.ru/2023/02/03/1923
4 http://proza.ru/2023/02/05/1815
5 http://proza.ru/2023/02/07/1455
6 http://proza.ru/2023/02/12/1777
7 http://proza.ru/2023/02/21/896